Он убил несколько ее сестер и потому заслуживал мучительной смерти. Убить смертного — всего лишь отдать дань уважения смерти. Но убить бессмертного — значит сделать то, что смерть запрещает. Ее враг нарушил этот закон и должен заплатить.

Когда-то подобные мысли показались бы ей отвратительными. Хотя, может, и нет. В юности, когда ее сердце еще билось, она считала, что мир ограничен отцовским королевством и мир этот хорош. Она помнила, как забиралась на кровать, пользуясь вместо скамеечки спинами слуг, помнила уроки стрельбы из лука по кричащим мишеням — в основном это были крестьяне, иногда — преступники. Ее отец верил, что кровь — лучший наставник, и обучал ее соответственно. Такими способами ее семья всегда правила Зандором.

Зандор был горд. Зандор был жесток. Виселицы стояли там на каждой рыночной площади, а врагов аристократии сажали на короткие колья, чтобы их агония длилась часами, а то и днями. Во время главных праздников пелись гимны во славу Бессмертного Царя, а оброк плотью исправно платился слугам Его.

Зандор, последний оплот сопротивления в западном Шаише. Неферата позаботилась об этом. Мортарх Крови владела мощью Зандора, как фехтовальщик владеет воим клинком, заставляя врага истекать кровью — дни, дели, месяцы. Когда же сломался последний меч, она швырнула его в лицо противника — и бежала.

Но не одна. Она увела с собой старших дочерей великих семейств. Увела — и сделала их пригодными для своих целей, наполнила злобой и яростью. Адхема, ухмыльнувшись, провела языком по зубам. Такими клыками, как у нее, как у гадюки и волка, славно рвать вражеские глотки. Уловом Нефераты были сироты тысяч разрушенных королевств, объединенные в ненависти к Губительным Силам. Но одной ненависти было недостаточно. Ненависть, как и любое оружие, нужно еще заточить до убийственной остроты.

Несмотря на минувшие века, она еще порой слышала голос наставника, учившего ее и других воинским наукам. Наставником был сам Кровавый Дракон, лучший воин Шаиша на все времена. Как Неферата уговорила его спуститься с горы, Адхема не знала. Но она была благодарна. Его рука закрепляла отцовские уроки — а иногда полностью их перечеркивала.

Природа времени такова, что старые методы уступают дорогу новым. Разум вытесняет оружие, коварство становится предвосхитителем бойни. Для ее царицы война была игрой стратегий. Артистичное покушение сродни живописи: каждый мазок — еще одна уловка, каждый оттенок — новый подход к проблеме. Владения обширны, война, бушующая меж ними, — не единичный конфликт, но тысячи мелких противоборств, и у каждого — своя цель и своя специфика.

Таков был и Зандор. Адхема остановилась, глядя вверх на желтые луны. В Шаише они серебристые и мертвые, сделанные совершенно безопасными волей и прихотью Бессмертного Царя. Здесь же они разбухшие, переполнены непристойной жизнью. Монахи-личи Мертвецких Склепов говорили, что целые племена пораженных носом рыскают, завывая, по бледным отрогам Зверолун, словно деформированные пародии на воющих волков. Адхеме случалось сражаться с подобными существами, получая от этого немалое удовольствие. Умирали так же легко, как и любые другие живые твари.

Над головой раздалось карканье. Она посмотрела вверх, нахмурилась. Стервятники-вороны, хрипло крича, кружили над ней. Ей показалось, что эти птицы куда разумнее некоторых смертных. Воздух за ними темнел, будто вороны самой сутью своей оскорбляли законы этого мира.

Покружив, вороны ринулись вниз, в город. Губы Адхемы скривились в медленной усмешке. Это ненастоящие птицы. Госпожа была права.

— Что ж, похоже, дела вдруг становятся куда интереснее.

Она поползла дальше по боку червя, двигаясь гораздо быстрее прежнего и уже не обращая внимания на лучи света, время от времени скользящие по ней. Люди на наблюдательных постах в смятении гадали, что за черное пятно с лязгом промчалось мимо — так быстро, что они и моргнуть не успели.

Скрывшись из вида, она не оставила после себя ничего, кроме расплывчатых, быстро увядающих воспоминаний.

Шу’голь, Ползучий Город, неустанно тащился по травам Янтарных степей. Колоссальное сегментированное тело червя растянулось от рассвета до заката, неся на своей спине город с несколькими миллионами жителей. Неразумный, вечно голодный червь поглощал все на своем пути, и порой огромные звериные стада неслись впереди него в поисках спасения.

Шу’голь был одним из десятка гигантских червей, выгнанных на поверхность бессчетные годы назад великими ливнями. Возможно, однажды они вновь отправятся в пещеристые недра этого царства, но пока черви продолжали свое бессмысленное движение.

Многие из них, как и Шу’голь, несли на своих спинах мегаполисы, возникшие еще до Эры Хаоса. Старейшие легенды гласили, что предки народа червя бежали на эти мясистые высоты, спасаясь от орд Горка-Морки. Обособленные, вечно движущиеся, они не замечали приливов Хаоса, захлестывающих Владение, — пока взгляды Темных Богов не обратились наконец к ним.

Немногие вступили в бой с Хаосом в те последние тяжкие десятилетия перед открытием Врат Азира. Гу’хаш, так называемый Медный Бастион, нес племена Связанных Кровью, медленно преследуя Шу’голь, как и Ру’госс, Вертлявая Цитадель. Оба древних зверя были очищены усилиями Грозорожденных Вечных, а сами черви продолжили свое путешествие, весьма смутно осознавая, какие войны велись недавно на их спинах.

Но Шу’голь был самым большим из городов-червей, несмотря на все, что он претерпел за свою многовековую жизнь. Ползучий Город расцвел после освобождения от скавенов Чумных Кланов и сейчас снова притягивал путников со всего Владения. И Волькер этому верил.

Его взгляд привлекла гроза, неизменно бушующая над головой гигантского червя. Сах’голь, Грозовая Корона. Там много веков назад выстроили храмовый комплекс и установили Мировые Врата, соединяющие город со Светящимися равнинами Азира. Эти Врата стояли открытыми, и путешественники беспрепятственно проходили через них.

— И да будет так всегда, — пробормотал Волькер, поднося к губам свой амулет-молот.

— Божий вой, он же размером с гору! — прорычал рядом Лугаш. Он смотрел вниз на колоссального червя расширившимися глазами. Ветер трепал его бороду так, что вплетенные в нее клинки лязгали и стучали. — Что он ест?

— Всё. — Зана перегнулась через поручни. — Абсолютно всё. Однажды он сожрал целое королевство кусок за куском, и всего за век. — Она надела шлем. — К счастью, когда дни длинные, он замедляет ход.

Волькер покачал головой. Странное высказывание. Хотя, возможно, в Хамоне дни длиннее… Он тоже посмотрел вниз. Шу’голь был таким длинным, что одним взглядом и не охватишь. Даже с такой высоты дальние части червя исчезали за горизонтом. Двигался он с неспешным сочным хрустом — и с вездесущим облаком пыли, поднятой извивающимся туловищем. Город на спине вытянулся узкой полосой рукотворных сооружений, поднимающихся из щетины на шкуре червя. Над самыми высокими башнями вился дым, по темнеющему небу скользили яркие лучи, подброшенные вверх огромными зеркалами.

Судно харадронцев бесшумно скользнуло к группе самых высоких башен-щетинок. Здесь расположились эфирные доки, построенные из волоса, кожных бляшек и прочих подручных материалов. Как и Вышний город, Шу’голь с радостью привечал неборожденных торговцев-дуардинов. Швартовка оказалась сложным делом, включающим продувку выпускных клапанов, а также массу криков и воплей.

Когда «Занк» встал у причала, на грубую пористую пристань опустились трапы. Брондт сердито выпроводил пассажиров:

— Пока, удачи, скатертью дорога. — Рука капитана лежала на навершии абордажной сабли. — Матос, не приближался ко мне по меньшей мере год.

Зана небрежно отсалютовала ему:

— Половина услуги, Брондт.

Дуардин, фыркнув, отвернулся, чтобы выплеснуть свою досаду на экипаж.

— Он меня любит, определенно. — Женщина шагнула сторону, давая возможность Роггену вывести Грабельку. Демигриф все-таки цапнула зазевавшегося харадронца, вызвав шквал проклятий. Рогген, рассыпаясь в извинениях, пытался быстрее подтащить демигрифа к хитроумным подъемникам. Волькер вздохнул.