Волькер наблюдал за Роггеном, пытаясь вспомнить, что же разбудило его. Толкавшиеся в голове беспокойные сны мешали нормально отдохнуть. Во сне что-то темное гналось за ним по коридору из звука и света. Злобная сила, целеустремленная и решительная. Но не все сны были скверными — например, Волькеру приснился Окен.

Впрочем, это был, скорее, не сон, а воспоминание. Не о самом дуардине, а о его голосе, низком, рокочущем, тихо обращающемся к матери Волькера. Катрин Волькер сперва не одобряла ученичества сына у Железноспаянных. Но Окен убедил ее. Волькер помнил, что они часто беседовали — высокая хрупкая женщина и приземистый крепыш-дуардин. Они знали друг друга с самого детства — с детства Катрин, по крайней мере.

Волькер даже не знал точно, как давно Окен был знаком с его семьей. Как-то старый дуардин обмолвился, что его клан в долгу у семейства Волькеров и долгу этому больше лет, чем самому Окену, но подробности сообщить отказался. Впрочем, все дуардины кланов Обездоленных ведут себя так. Долг для них — вещь постыдная, которую нужно чтить, но говорить о которой в обществе неприлично. Интересно, связан ли этот долг с выбором Грунгни?

Впрочем, тут еще больше вопросов. Что помешало Грунгни просто отыскать эти Плачи самому? Зачем вообще использовать смертных слуг? Это божественная прихоть — или нечто другое? То же самое можно спросить о Зигмаре — почему Бог-Царь сам не повел свои армии в битву, как это случалось в минувших веках?

Недовольный такими мыслями, Волькер решил отвлечься и осмотреть сумку, врученную ему Грунгни. Он не сделал это прежде, поддавшись усталости, неотрывно преследовавшей его еще с поля боя.

Подозрения подтвердились: мешок был его, но неуловимо измененный. Волькер чувствовал исходящую от материи рунную магию, хотя и не видел никаких отметин, кроме ало-золотой эмблемы Железноспаянных. Грунгни что-то сделал с сумкой, но что — Волькер не мог и предположить.

Он проверил пороховые заряды и гильзы, но никаких перемен не обнаружил. Обычно стрелок носил полдюжины зарядов для пистолетов и небольшое количество пуль и пороха для винтовки и самопала, но этот мешочек — если экономить — мог снабжать его боеприпасами много недель. К тому же у Волькера имелись алхимические инструменты и умение самостоятельно производить порох и пули.

— И как ты все это таскаешь?

Он посмотрел на Зану.

— Ну, тебе же тоже приходилось носить полевое снаряжение?

— Да, но мое полевое снаряжение не гремело, как телега скобяных товаров. — Она бросила ему что-то. — Брондт прислал еду, пока ты храпел.

Волькер поймал ломоть черствого хлеба и жадно впился в него зубами. Он жевал медленно, прикрыв глаза, наслаждаясь кисловатым привкусом и грубой текстурой.

Когда же Волькер открыл глаза, то обнаружил, что Зана пристально наблюдает за ним.

— Не каждый человек справится с первым куском дуардинского хлеба, — сказала она. — И даже не залив его вином.

Она покачала бурдюком.

— Вкус — дело наживное, — пробубнил Волькер, проглатывая уже второй кусок. — Сюда бы малость чуфы. — Он с надеждой огляделся. Зана, фыркнув, отхлебнула вина, потом швырнула бурдюк ему. Волькер сполоснул рот — и резко обернулся на пронзительный визг. Грабелька вертелась в стойле в дальнем конце трюма, молотя по стенам клювом и лапами. На настиле, который Грабелька рьяно исследовала с того момента, как «Занк» поднял якорь и покинул Вышний город, темнели кровавые пятна.

— Они иногда перевозят скот, — сказала Зана, глядя, как демигриф нюхает пятна. — Используют его как приманку для мегалофинов. Мясо Брондт продает в Шу’голе. Нечасто народу червя достается мясо без перьев или множества ног.

— Похоже, ты уже путешествовала таким способом прежде, — заметил Волькер, перебросив ей обратно хлеб и вино. Зана легко поймала и то, и другое.

— И не раз, — рассмеялась она. — Тесновато, зато быстро. И харадронцы никогда не откажутся от лишней умелой руки с мечом, если что. Кстати… — Она махнула Роггену рукой с краюхой. — Хватит тренироваться, сэр рыцарь. Иди поешь, пока не свалился.

Рогген опустил меч и повернулся. Выглядел гиранит вполне бодрым, но с благодарностью принял еду питье. Оторвав кусок хлеба, он скорчил рожу и осторожно проглотил.

— Они что, делают его из камня? — пробубнил он.

— Возможно. Твой меч… это тоже дерево? — спросил Волькер после короткой паузы, разглядывая клинок в руке мужчины.

Жующий Рогген кивнул:

— Выточен из стручка мухоловки. — Он повернул тёмный меч, чтобы Волькеру было лучше видно. Толстые, похожие на вены волнистые выросты соединяли острый клинок с обмотанной кожей рукоятью. Тяжелый необработанный камень в навершии отливал перламутром. — Расколотый стручок приходится обстругивать и выскребать из него лишние волокна и сок. Потом укладываешь слой за слоем, один на другой, пропитывая их соком. Затем держишь под прессом много дней, уплотняя и выпрямляя, пока он не станет достаточно плоским, чтобы начать срезать все лишнее — то, что не является клинком. — Он поднял меч. — На это уходят недели. Но когда закончишь — ха!

Он резко повернулся, рубанув клинком, и меч со свистом рассек воздух. Рыцарь вновь продемонстрировал свое оружие:

— Он с одинаковой легкостью рубит и металл, и дерево. — Рогген перевел взгляд на хлеб в своей руке. — А вот с этим, пожалуй, не справится. — Он с сожалением передал ломоть Зане.

— Дуардина не заставишь пользоваться деревянным клинком, каким бы острым тот ни был, — проворчал Лугаш. Огнеубийца все так же лежал на палубе, закрыв глаза.

Рогген улыбнулся.

— А кто, по-твоему, научил нас делать эти мечи?

— В Гиране есть дуардины? — удивленно спросил Волькер. Он что-то такое слышал, но никогда не придавал этому значения.

— Немного, — встряла Зана. — Короли корней. Народ гордый, но стеснительный. Глубоко зарылись, на поверхность выходят редко и только ради торговли.

Рогген кивнул, лицо его было грустным.

— Говорят, они покинули мир, когда Леди Листвы исчезла в Ательчудесе. — Он вздохнул. — Возможно, однажды вернутся, как и она. Я хотел бы встретиться с ними хоть однажды. — Он убрал меч в ножны, подхватил ближайшее ведро и пошел к Грабельке. (Перед отправлением Брондт нехотя снабдил их кормом — после того как Зана указала, что голодный демигриф причинит больше беспокойства, чем сытый.) Рогген вытащил из ведра кусок покрытого чешуей мяса и протянул его зачирикавшей от удовольствия «лошадке». Разрываемое животным мясо странно поблескивало в свете фонаря, и у Волькера скрутило живот.

— Мегалофин, — пояснила Зана. — Довольно вкусный, если его правильно приготовить.

— Похоже, у тебя на все имеется свое мнение, — улыбнулся Волькер, и Зана рассмеялась. Смех ее был грубым, спотыкающимся. Все, окружающее эту женщину, говорило о тяжелой жизни. Волькер сталкивался с подобными ей прежде: наемниками, игроками, искателями наживы. Они сражались за каждого, кто мог заплатить. Большинство служило в той или иной армии, даже в вольных гильдиях Азира. Некоторые капитаны вольных гильдий нанимали целые роты таких «псов войны», закаленных вояк — когда не хотели напрасно терять своих солдат.

Волькер не раз сражался бок о бок с этими бойцами. Они были храбры, но имели неприятную склонность ценить свою жизнь выше обязательств, взятых на себя. Но эта женщина связала себя клятвой с богом. И не просто богом, а богом, чьи клятвы прочны как железо.

— Один из недостатков интересной жизни, оружейник… И мастер-стрелок, так? Полагаю, о тебе можно сказать то же самое. — Зана рассматривала его. — Ты очень молод для своего звания. Герой или просто повезло?

— Я однажды охотился на мегалофинов, — сказал Волькер, избегая ответа на ее вопрос. — Из засидка. Они жрали горных козлов и всякое такое на возвышенностях Азира. Ныряли вниз и хватали все, во что могли запустить зубы. — Он нахмурился, думая об этих громадных акулоподобных тварях, пронзающих тучи и несущихся вниз сквозь снежную пелену, невероятно широко распахнув челюсти. Он погладил ствол винтовки. — Больше я этого делать не собираюсь.