По спине Волькера пробежали мурашки: он увидел мелькнувшую на стене тень — сгорбленную, косматую, огромную. Подобные искрам глаза остановились на нем, массивная лапа поманила человека.

Земля задрожала под ногами, вторя странным раскатам. Не задумываясь, Волькер стиснул амулет — маленький молот, висящий у него на шее. Обычно он и не вспоминал о нем, но здесь и сейчас ему требовалась поддержка символа Зигмара. Рокот пошел на убыль. Сияние фонарей померкло, сменившись привычным тусклым свечением. Кажется, в пронизанной лучами дымке мелькнуло лицо — лицо Грунгни. Бог заговорил, как и на поле боя — без звука.

Волькер медленно кивнул. Когда боги зовут, у человека нет иного выбора, кроме как следовать на зов. Он продолжил путь. За его спиной фонари, мигнув, гасли. Впереди что-то мерцало, и Волькера охватила новая тревога, сильнее прежней. Проход перед ним был заткан густой паутиной. Свет играл на ней, вызывая к жизни странные цвета и узоры, зачаровывая и гипнотизируя.

Пауки-сонники. Волькер скорчился от отвращения — и принялся продираться сквозь паутину, сплетенную из неисполнившихся пророчеств, игнорируя вкрадчивые обещания и полупрозрачные образы, возникающие, когда он обрывал нити. Поддаться разноцветному соблазну сети означало пополнить череду улыбающихся, обескровленных трупов, валяющихся в темных проулках Вышнего города. Пауки размером с крыс разбегались во все стороны, их радужные тела зловеще поблескивали во мраке.

Одна из нитей паутины коснулась щеки Волькера, и перед глазами заплясали видения. Он увидел себя, падающего с огромной высоты, увидел что-то черное и кошмарное, устремившееся к нему. Сердце подпрыгнуло, вторя фантомной боли, Волькер пошатнулся. Рот словно забило пеплом. Он рванулся вперед, расчищая дорогу длинной винтовкой, и добрался наконец до конца проулка, обнаружив там дверь — дверь в совершенно несочетаемой с жалкой лачугой каменной дверной коробке.

Тяжелая рука высунулась из тьмы и схватила его.

— Хода нет, — пророкотал низкий голос. Волькер задрал голову. На него сверху вниз взирал огор. Великан в сильно помятых железных латах поверх истрепанных штанов был вдвое выше его, еще лыс — за исключением одной туго перевязанной пряди и вислых усов, обрамляющих зубастую ухмылку. На серой коже виднелись неразборчивые клейма — в основном довольно примитивные, хотя в одной из отметин Волькер узнал дуардинскую руну «кузница».

— Меня ждут, — нерешительно сказал Волькер, отведя руку от пистолета на поясе. У огора имелся молот, один взмах которого мог расплющить Волькеру башку, а значит, нужно быть очень осторожным.

Огор ничего не сказал — просто молча поднял молот и стукнул им по двери так, что та задрожала. Потом легонько коснулся своим оружием плеча Волькера.

— Посмотрим, — почти весело проговорил гигант. — Если нет, я размозжу тебе череп, да?

Волькер, с трудом сглотнув, кивнул.

— Вполне резонно.

Долго ждать не пришлось. Дверь открылась, и наружу выглянуло морщинистое бородатое лицо.

— Что? — просипел тонкий голос из куста белых волос.

— Его ждут, — рявкнул огор, ткнув пальцем в гостя.

— Его? — Лицо повернулось к Волькеру. — Тебя?

Это был дуардин. Только очень, очень старый. Старше Йорика, старше Окена. Такой старый, что все, что не было в нем абсолютно необходимо, истерлось, оставив лишь самую дуардинскую суть. Острый как топор взгляд настороженно изучал человека.

— Меня.

— Его. — Дуардин зыркнул на огора. — Почему ты остановил его?

— Я охраняю дверь, — терпеливо ответил сторож.

— Да, но его ждут.

Огор пожал плечами.

— Ну, так я постучал, да? — Ухмыльнувшись, он подтолкнул Волькера к двери, чуть не сбив его с ног. — Тебя ждут.

Волькер мотал головой, переводя взгляд с одного собеседника на другого, пытаясь уследить за разговором. Древний дуардин нетерпеливо закряхтел.

— Ты идешь или нет?

Дверь качнулась, затворяясь. Волькер поспешно нырнул в проем. Ему пришлось пригнуться — дверь оказалась меньше, чем выглядела.

Внутри стрелка окатил страшный жар. Красный пляшущий свет пятнал грубо обтесанные каменные стены. Снаружи здание казалось обычной деревянной хибарой, но внутри было чем-то совершенно иным — невероятно большим, невозможно просторным. Волькер осмотрелся и увидел странные руны, высеченные на каменном дверном косяке. Те вспыхнули оранжевым светом, и он поспешно отвел глаза.

— Мировые врата? — тихо спросил он, но эхо все равно подхватило голос.

— Нет, — буркнул старый дуардин. Под толстыми мехами, окутавшими его, скрывалось щуплое, костлявое тело. Волосы старика были жутко растрепаны, борода запущена, на впалых щеках бугрились древние шрамы. — Не глупи. Мировые врата большие. Громкие. — Он повернулся и поманил Волькера. — Теперь цьщ, и следуй за мной. — И дуардин захромал прочь, Двигаясь так, словно сама ходьба причиняла ему боль.

Волькер вертел головой, пытаясь различить хоть что-то сквозь вездесущую дымовую завесу. Ему почудились гигантские столбы, выстроившиеся вдоль изогнутых стен. Высеченные по стенам руны пылали жаром, красные трещины прорезали темный каменный пол. Волькер слышал звон молота о сталь и камень — и тихое бормотание голосов где-то за колоннами. Но не видел ничего, кроме расплывчатых силуэтов и алого свечения горнов. Пот струйками сбегал по его лицу и шее. Что же это за место?

Старый дуардин вел его явно не напрямик, да и дорога оказалась неровной. Волькер не один раз споткнулся, а однажды чуть не упал, наткнувшись на кого-то сгорбленного. Он отпрянул, прося прощения у ворчащей фигуры, но старый дуардин дернул Волькера за полу кителя.

— Перестань докучать им, тупица. Разве не видишь, что они работают?

— Я ничего не вижу, — возразил Волькер.

— Умги, — насмешливо уронил дуардин.

Волькер вырвался из хватки старика.

— Я знаю, что это.

— Тогда ты не совсем невежа.

— Почему я здесь? Что это за место?

Старый дуардин, вспыхнув, ткнул толстым пальцем в грудь Волькера.

— Это место священно, умги. Место только для тех, кто ищет его. И это не ты.

Горячность ошеломила Волькера.

— Я не хотел никого обидеть, — начал он, запинаясь, на хазалиде.

— Не марай наш язык своим скверным произношением! — прорычал дуардин, капли слюны забрызгали его бороду. — Если должен говорить, пользуйся собственным языком! Ты не берешь чужие инструменты — так почему, не стесняясь, заимствуешь слова? — Он снова ткнул Волькера пальцем. — Ты, значит, вор?

Волькер затряс головой, но ответить не успел — глубокий голос сделал это за него:

— Он не вор, Вали, сын мой. Не больше вор, чем Зигмар или Шесть Кузнецов. Не больше, чем любой из искавших это место, чтобы научиться тому, чему я могу научить их.

Старый дуардин — Вали — отступил, склонив голову, но с видом весьма недовольным. Волькер медленно обернулся. Он чувствовал силу стоящего позади него существа, как чувствуют жар, рвущийся из топки. Движимый инстинктом, он опустился на одно колено и тоже склонил голову, успев лишь мельком увидеть массивную кряжистую фигуру.

— Поднимись, сын Азира, — пророкотал бог. Голос его пробирал насквозь, как дрожание бьющего по металлу молота, поднимая на ноги. Волькер чувствовал себя одновременно ошпаренным и застывшим, точно металлический брусок, сперва раскаленный в огне, а потом опущенный в воду. Податливым, но хрупким, как будто каждое слово бога ломало его — и придавало новую форму.

Здесь витали тепло — и доброта. Уважение ремесленников, мастеров своего дела. Но и затаившаяся свирепость, порождающая примитивный, первобытный страх в самых недрах души. Волькер попытался отгородиться от этого страха, сконцентрироваться на том, что видит. Он никогда еще не встречался с богом, и в паутину благоговейного трепета, граничащего с паникой, вплеталась тонкая нить любопытства.

Грунгни определенно был дуардином, но дуардином размером с огора. Он напомнил Волькеру одну из огромных статуй, что стояли вдоль путей, прорубленных Обездоленными под городом. Одеждой богу служил грязный латаный-перелатаный фартук на голое тело. Толстые руки он скрестил на груди, подобной пороховой бочке. Мощный бог твердо стоял на довольно кривых ногах. Эти ноги потрясли Волькера больше, чем что-либо другое в божественной внешности, больше даже, чем борода из дыма и шевелюра из огня. Невозможно было поверить, что эти маленькие изогнутые ножки способны поддерживать столь массивное тело.